Широко закрытыми глазами...

На озаренный потолок посмотреть страшно – мечется тёмное пятно, два слитых тела, как если бы пожар и мы пытались друг друга прикрывать, выкатиться клубком наружу, глотнуть воздуха – а воздуха не глотнуть тем временем, потому что сердце стоит в горле и не пропускает воздух, потому что кровь стучит в голове и глаза застит, потому что горячо и больно от чужого тела в своём теле, от чужого сердца в своём сердце – а в сердце тем временем косо ложились тени, росли страхи, в сердце лежал камушек, - вдруг ему плохо, вдруг он совсем не этого хочет, вдруг я не чувствую, не угадываю, не понимаю его желаний, вдруг он и сам боится подать мне знак или сказать слово, вдруг ему тоже так же страшно, и горячо, и неловко, - и закончится тем, что худо-бедно отлипнем, разорвём скрещенье рук, губ комок разделим надвое, упадём рядом – не как два насыщенных зверя, но как два солдата, друг друга побивших, друг друга убивших, проигравших друг другу, друг друга не победивших - а скрещенья рук становились тем временем тесней и судорожней, а скрещенья ног отдавались спазмом и сполохом, и хотелось не думать ни о чём, а всё равно думалось, думалось – в шестнадцать лет ничего не умели, не имели ни опыта, ни интуиции, ни сноровки – а в постель ложились, как боги, не сомневались что всё получится, не сомневались, что лучше нас нет любовников, не сомневались, что ему понравится, уж так понравится… а теперь в тридцать с лишним всё умеем – и от всего вздрагиваем, столько раз с кем попало в постель ложимся, что уж и вставать скоро будет незачем, - а как приведут судьбы скрещенья к кому-нибудь, от кого сердце в горле стоит, кровь стучит в голове и глаза застит, так начинаешь всего бояться, на всё оглядываться, кожу заранее перед зеркалом оттягивать пальцами – как бы морщинки укрыть? – близко наклоняться, зеркалу смотреть в усталые глаза – как бы мешочки укрыть? – гребешок обирать горестно, прядку в пальцах крутить – как бы сединки укрыть? – и нет способа их укрыть, и только думаешь – неужели если сегодня ляжет со мной, если сегодня, не смотря на морщинки, сединки, мешочки, так же ждёт и хочет, так же стесняется и дрожит, как и я сама, - значит, недаром мы здесь, недаром сердце ухнулось в пятки, когда падали два башмачка оттого, что поднял на руки и понёс, как девочку, до кроватки, и сейчас так прижимает к себе, так движется осторожно, что от нежности сводит горло и хочется выпутаться из его объятий и самой зарываться в волосы лицом, целовать и гладить, брать в рот и пить губами, пока последняя капля не перельётся, дать дорогому браслету порваться и грохнуться со стуком на пол, чтобы, не дай бог, застёжкой его не задеть, не сделать ему больно, и плавиться над ним, как воск, и стонать оттого только, что капли пота на его щеках поблескивают слезами, оттого, что бабочка слетела с ночника и качается на занавеске, и вспоминать, как принесённый им букет такими жеслезами капал на платье, и всё терялось в снежной мгле белых простыней, в странной щемящей нежности, тоже седой и белой, и как свеча горела на столе между нетронутыми блюдами, когда встал, подошёл, обнял, и как вышли потом, после всего, счастливые, как придурки, в гостиную – а всё ещё свеча горела, а казалось – вечность прошла… ©