Alef's Books (моя книжная полка)

Депрессия. Эвклид. Раздолбанный причал.
Мы график колесниц составили из центра:
наш древний род, наш галеон бесценный,
тогда под Пидной навсегда пропал.

Что тараканий гурт по отчему жнивью -
под стопами племен плебейская трясина -
где затонули мы? Кто наша Алексина,
зачем забрал, Аид, жену и дочь мою?..

Ни суша, ни Эвклид - так ненависть их гложет.
С кем я заговорю? Начертит что Эвклид,
но суша блеклая, безмолвствуя, лежит,
но тихим шелестом впивается в изножье…

© (узнали?)

©пиЖЖено
–––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––
0.
"Тут она исчезла", – Семёныч трогает сапожищем
обугленное пятно на рыжей сухой земле, –
"Что, поедем обратно? Или ещё поищем?"

Разглядывает приезжего: промокшие до колен
джинсы – всё как обычно.
Дай угадаю:
дачу снимал с друзьями,
баня, шашлык, коньяк.
Угли оставили тлеть – чуть не лишились сарая.
Утром нашли её, пляшущую у ручья.
Далее…

В.

Те, на которых можно просто смотреть.
Даже не лица — а отблеск, оттенок, треть
Профиля — старый выцветший школьный снимок.
Вычти семнадцать лет и теперь ищи,
Гладкие челки, вылезшие прыщи
(Время мало что может поделать с ними).

Эти, с которыми дышишь одним огнем.
Слова не досказав, уже видишь в нем/
в ней этот самый единственно верный отклик.
Пазл-не пазл, но точно входящий в паз
Выточенный ответ, невозможный пас —
Так, что не разберешь — он к тебе ли от ли?.

То, что без слов — одуванчиковый венок,
Теплый асфальт, промятый тысячей ног,
Быстро пройти по поребрику. Смять обертку
Так, чтоб хрустела.
Глянуть наискосок.
На подбородке липкий арбузный сок,
Желтые пальцы от меда и чистотела.

Нет никакого «помнишь?» На том витке
Вы были в столь немыслимом далеке
Что никаким «теперь» его не заполнишь.
Но, не заметив, спросишь, о бывшем, том:
«Помнишь на даче утренний бадминтон?»
Слышишь в ответ: «Ну, что за вопрос. А помнишь?»

Вроде бы вырос, стал нехорош, несвеж,
Хоть и не черств. Но кажется: плесень срежь
И запоет, засветит, зазолотится.
Станешь сосновой легкой хмельной смолой.
Смотришь на них — и тончает плешивый слой,
Как если держишь в ладонях большую птицу.

Каждый из них обычный, живой, земной
Просто их волосы пахнут, как хлеб и зной,
Каждый оттенок, отблеск в стекле трамвая.
Встретишь случайно, коснешься в толпе плеча,
После идешь — прощенный от палача,
С каждой минутой мучительно оживая.

© АЛЯ КУДРЯШОВА — поэт из Санкт-Петербурга. Лауреат фестиваля «Второй Канал-2005», двукратная победительница конкурсов молодых поэтов Санкт-Петербурга «ПОЭТому» (в 2006 и 2007 годах).

Женщина всегда чуть-чуть, как море.

Море в чем-то женщина чуть-чуть.

Ходят волны где-нибудь в каморке,

спрятанные в худенькую грудь.


Это волны чувств или предчувствий.

Будто бы над бездной роковой,

завитки причесочки причудной

чайками кричат над головой.


Женщина от пошлых пятен жирных

штормом очищается сама,

и под кожей в беззащитных жилках

закипают с грохотом шторма.


Там, на дне у памяти, сокрыты

столькие обломки - хоть кричи,

а надежды - радужные рыбы

снова попадают на крючки.


Женщина, как море, так взывает,

но мужчины, словно корабли,

только сверху душу задевают -

глубиной они пренебрегли.


Женщина, как море, небо молит,

если штиль, послать хоть что-нибудь.

Женщина - особенное море,

то, что в море может утонуть.


© Евгений Евтушенко

Белорусским жандармам не хватает лоска. Пришли, звонят в домофон.
- Мы из КГБ. Откройте, пожалуйста.
Приличные спецслужбы не мяукают под дверью. Они пробивают стену стремительным джипом. Они всегда в белых рубашках, в их страшной темнице только кушетка, плётка и наручники. Они так арестуют, что стыдно будет внукам рассказать. А подруги наоборот, обзавидуются.

У хороших агентов всегда с собой чёрный шёлковый платок для завязывания глаз и верёвки для нежных плеч. Они шлёпают по попе за малейшую провинность. Самый строгий мучитель непременно ещё влюбится, перебьёт охрану и увезёт бедную жертву далеко-далеко . У него от бабушки осталась заброшенная хижина с видом на океан и отличной сантехникой. Идеальное место для двух беглецов. Они проведут там лето. Он будет заботливым и сероглазым, а она - с вечно растрёпанными волосами. А потом их выследит негодяй-полковник. Современное кино подробно описывает все эти традиции. Начнётся финальная драка со спецеффектами. Мужчины застрелят все люстры, диваны, кафель и сантехнику. Лишь убедившись, что на них смотрят, начнут шмалять друг в друга. Потом финал. Красиво пробитый в трёх местах, хороший агент собирается умереть. Он, в принципе, всем доволен, потому что любовь бла-бла-бла. Последнее желание - откинуться у неё на коленях. И конечно, ей не жаль колен для такого перфоманса.

Досмотрев фантазии до конца, Лена попыталась оценить на глаз вероятность хижины с океаном. В мониторе домофона мёрзла пара гнедых белорусских лейтенантов, условные Вася и Петя. Ничто в них не предвещало сладких мук. Возможно, у них даже верёвки не было.
Тогда Лена спросила удостоверение. Мужчины предъявили бумажку, похожую разом и на документ, и на русско-польский разговорник. Лена спросила номер телефона, где ей доказали бы подлинность Васи и Пети. Позвонила.
- Алё?
- Ко мне пришли! Говорят, из КГБ! Пускать?
- Конечно пускайте!
И повесили трубку. И всё. Лейтенанты, меж тем, насупились. Погода им казалась холодной, Лена – туповатой. Угрожали войти так или иначе, но уже в куда более сердитом виде. Лена в ответ заметила, что пугать девушек неразумно. Если хочешь подружиться, заработай доверие добрыми словами или с помощью небольших подарков. У Васи и Пети наверняка нет девушек, раз они не знают элементарного. Чекисты ответили, что разумней было бы их сейчас не бесить. Лена сказала - это ещё кто кого бесит! И нажала «отбой».
Они снова позвонили. Диалог повторился с той лишь разницей, что в конце Лену назвали дурой. Она заплакала. Лейтенанты одумались, взялись её утешать, не забывая при этом уговаривать. Но теперь, подурневшая от слёз, она точно не собиралась открывать.
- Зачем вы вообще припёрлись! Обзываться? – спросила она.
- Ирина Петровна, вы прекрасно знаете, зачем мы припёрлись!
- Я не Ирина Петровна!
Было слышно, Вася и Петя подбирают синонимы к понятиям «нелепая ошибка» и «страшное недоразумение».
- А, простите, это какая квартира?
- Сорок три!
- У вас тут цифры… Но всё равно откройте. И приходите в сорок пятую. Будете понятой!

Вот так. Двадцать минут Лена в одиночку противостояла тоталитарному режиму. А теперь наручники, кушетка, негодяй-полковник, – всё уходило в сорок пятую, чья хозяйка – это все знали – воровала водку поездами и плевать хотела на демократию. Тут Лена совсем расстроилась, выключила связь и пошла в скайп, обсуждать со мной пропасть между жизнью и искусством.

Нитунахин, кстати, на вопрос «кто там» всегда отвечает «ваше счастье, мадам!» Чувствуете разницу?

© Слава Сэ.

…ведь "любовь" по-французски "амор" неспроста
и не просто из букв комбинация -
не бывает у женщины возраста,
лишь износ и амортизация…
:)

©пиЖЖено тут

Для тех, кому глубоко за десять. Очень глубоко.

Мой друг Нитунахин хотел разнообразить личную жизнь. У него накопились фантазии. Долго решался, потом взял свою любовь за руку и сказал:
- Послушай, Вера.
Всего текста я не знаю, но смысл такой: Нитунахина надо привязать к стулу, взгромоздиться сверху и доставить невыносимое наслаждение. Ничего сложного. Чуть сноровки, а как окрепнут отношения! Он даже показал как держаться за стену чтобы не упасть. Но Вера (ровные ноги, ледяное сердце) отказалась. Такие этюды, сказала она, только со стороны возбуждают, а изнутри сплошная боль и переломы.
Нитунахин виду не показал, но чувствовал себя, будто вдруг осиротел. Когда перестала дрожать губа, он спросил, может у Веры есть альтернативные мечты? Потому что некоторые, в отличие от других некоторых, не прочь порадовать любимого человека.
Вера опустила взгляд.
- Ну, я хочу сделать это в хижине на Бали. Чтобы под нами плескалось море.
Так сказала Вера и покраснела. Нитунахин ждал подробностей, от которых всем станет хорошо и стыдно. Но вера Вера как-то крепко молчала. Он спросил - и что?
- И чтобы внизу плавали рыбки – закончила она.
Понимаете? Он ей шершавые верёвки, пьянящее удушье, может даже, вывих языка. А ей нужна гостиница с Индийским океаном. И всё! Если смотреть сквозь щели в полу, океан куда скучней аквариума в гастрономе.

Женские фантазии забиты чем угодно, кроме главного. В них есть сухие вина, камины, вот такой вот взгляд, пижама с цветочками, вид с балкона на крупные водоёмы. А настоящих чувств нет. И чем ярче женщина, тем тщедушней воображение. Даже лампочку, этот апогей фалличности, многие красавицы считают лишь осветительным прибором.

Мужские истиории любви украшены важными деталями. Частота в герцах, энергия в джоулях, крик в децибелах, из какого вида борьбы заимствована поза. А в женских только пролог и послесловие. И ничего по сути вопроса.

Моя знакомая изменила мужу. Я спросил, как же это? В какой момент, например, она поняла что ей гладят попу и спасаться поздно? Знакомая рассказала про мужа-дебила, как она устала, а лето было таким сумасшедшим. Из рассказа никак не понять, есть ли у неё вообще попа.
Думаю, виновата специфическая амнезия, поражающая женский мозг при расстёгивании второй пуговицы на блузке. Именно тут изображение пропадает. Неловкая склейка - и сразу все уже курят.

Версию с амнезией подтверждает нимфоманка-утопист Эрика Л. Джеймс, написавшая книгу догадок о жизни после пуговицы. Называется «50 оттенков серого». Я читал в магазине, открывал наугад. Сразу видно, автор понятия не имеет, как там чо. С каждой третьей страницы на героиню смотрит набухший член. Вообще, глазастый член у землян большая редкость. Не удивительно, что его хозяин миллиардер. Одна лишь демонстрация аномалии может обогатить. Не говоря уже о фуроре в гинекологии и смежных областях. «Дайте-ка я вас осмотрю…»

Не стал покупать книгу. Бледное подобие одного сайта, куда мы с Нитунахиным ходим грустить о великой любви. К тому же, у меня нет амнезии. Я прекрасно помню что бывает после «до», но перед «после».


На прощание цитата из другой, лучшей книги:

«…Она легла на верстак. Вся дрожала.
- Я хочу унижений – сказала она.
- Хорошо. У тебя толстые ляжки и никакого вкуса в одежде!»

© Пятьдесят сарайчиков Грея

вышла в свет новая книга Славы Сэ.



немного из неё:

Кот подходит и говорит:
- Выпусти на балкон! Там листики летают, будет весело.
У кота язык не гибкий, губ совсем нет, артикуляция ни к чёрту. Но я понимаю его речь. Он все фразы подкрепляет жестами. Например, знаменитым печальным взглядом в пустую миску. Он самый понятный оратор в семье.

Бабуля наоборот, тридцать лет преподаёт, дикция отличная. Но говорит непонятно, потому что всегда сквозь стены и двери, из кухни в комнату, сквозь грохот посуды, шипящий в сковороде лук и поющий телевизор. Она спрашивает:
- Маша, ты в Рим-то хочешь ехать?
Маша отвечает, ориентируясь не на смысл, а на рифму к слову «ехать»:
- Да! Я хочу, чтобы было лето!
Она не видит бабулиной мимики, соответствующей слову «Рим». Ляля тоже общается. Она кричит из ванной:
- И я хочу Лего!
Тут бабуля запевает «Розпрягайте хлопцi коней», а дети подпевают песню про ёлочку. Мы любим хоровые композиции и взаимопонимание.

Русские вообще не различают слов, если не видят собеседника. Они даже стиральной машине не верят, если в той нет окна, где в прямом эфире крутятся трусы. Зато стиральная машина с окном очень убедительна и многим заменяет камин.

Теперь про Италию. Год назад Маша посетила Венецию, потерялась и имела большой успех у местных. Маша знает слово «макароны», которым трудно описать всю тоску по Родине и объяснить заодно, куда сбежала мать. Но у итальянцев есть глаза, они видят, о чём рыдает этот ребёнок-блондин. Они совсем как русские, 80% смысла распознают зрением. Все побежали, прочесали площадь, нашли женщину с такими же волосами, знающую слово «макароны». И, конечно, она оказалась ветреной мамашей. И теперь Маша едет в Рим, потому что на 80 % знает итальянский.

По тем же причинам трудно работать с Питером или Москвой на расстоянии. Фразу «я вам текст – вы мне деньги» в столицах понимают, только если видят шевелящиеся губы. Они просят приехать и сказать им всё в лицо. Я катаюсь раз каждый месяц, пью чай, говорю о погоде. Удовлетворённые блеском моей лысины, работодатели звонят бухгалтеру, велят перевести деньги. Конечно, тот ничего не выполнит, пока не увидит квадратный рот начальника, но это будет после.

Или вот, издательство. Написали, что обложка вышла оранжевой. А сами прислали зелёную (см. картинку внизу). Я говорю, отлично. У нас в провинции оранжевый цвет выглядит иначе, но кто я такой, чтобы спорить с художником. Непонятно также, зачем на обложке женщина в костюме льва и чей это ребёнок. В книге о них ни слова. Да, уверен, я сам писал. В ответ издательство предлагает мне самому придумать фразу, которую скажет девочка и которая всё объяснит. А если бы загодя встретился с художником, поговорил бы, стукнул его мольбертом, таких проблем бы не было.

В муках родил страшные реплики для принцессы:

1. Если ты хомячок, то где твои яйца? (18+)
2. Зачем ты сняла с отца шкуру?
3. Мама, ты выщипала брови?
4. Ты не мать, ты царь животных!

И, победитель конкурса:

5. Ты точно с работы пришла?

Сейчас моя речь кажется непоследовательной, потому что вы меня не видите. К тому же, я восемь месяцев размышлял, что такого важного говорит героиня, пока герой сидит развалившись, куда-то смотрит и что-то вертит в руках. Причём фразу «сядь ровно, руки на колени, смотреть в глаза!» можно использовать только раз.
Теперь всё сдал и обескуражен фантастической возможностью думать обо всём подряд без всякой системы. Как вы с этим живёте – не понимаю.
Но я помню, о чём рассказ. Кот ушёл на балкон. За окном летали листья и небольшие деревья, сорванные ураганом «Святой Иуда». Ровно через 3 секунды животное уже нагулялся.
- Папа, я хочу домой! – кричал он по-русски, целуя безгубым ртом оконное стекло с той стороны для наглядности.

"На случай непонимания читателем фабулы, издательство прилепило на обложку мою рожу. Я на фото счастливый не потому что дебил, а потому что вокруг (их не видно) стоят Лара, Поля, Аза, Лена, Ксюша, Фатима Михайловна и Антон Духовской. Поэтому же немножко и дебил, чего уж. " © Слава Сэ.

Дядя Алик приходит в мой магазин всегда после обеда. Он спрашивает, где его стул, садится и многозначительно молчит. Ему нравится, когда идет бурная торговля. Он может смотреть на этот процесс долго и с удовольствием, как пьяный романтик на костер.

– Как ваши дела? – интересуюсь я, пока нет клиентов.

– Володя, мне семьдесят пять. Какие могут быть дела, когда первая половина пенсии уходит на еду, а вторая – на её анализы? Зачем вам мои жалобы? Это не ходовой товар. Хотите услышать за чужое здоровье, идите в очередь в поликлинике и берите там все это счастье оптом. Я сегодня по другому делу.

– Я весь – одно большое ухо.

– Володя, у вас есть автомобиль?

– Есть.

– Я знаю, что есть. Но мне кажется, вам должно быть приятно, когда вас об этом спрашивают. Так вот, я имею что предложить до кучи к вашему высокому статусу владельца «Жигулей». Я хочу практически подарить вам одну шикарную вэщь.

Далее…

всю жизнь мечтал стать креативным
вот только не решил как кто
но импонирует мне всё же
кокто

– Мирный процесс.
– Мирный процесс, вы считаете?
– Нет, не считаю,
но с удивлением снова в газетах читаю,
будто бы в мирном процессе заметен прогресс.

– Что же за всем этим будет?
– Опять договор –
очередная бумажка, пардон, для сортира.
– Вы полагаете, надо готовиться к миру?
– Я полагаю, что надо достроить забор.

– Чем же всё это окончится?
– Новой стрельбой.
– Новой стрельбой? Вы, по-моему, слишком жестоки.
– Просто в финале у мира на Ближнем Востоке
Очень последний и очень решительный бой.

– Что же из этого следует?
– Следует пить. Я всякий раз это делаю, если прижало.
– Но ведь спиртное значительно подорожало!
– Я полагаю, что всё-таки следует пить.

Следует пить, потому что тревожно внутри,
стоит подумать о том, о чём думать пора бы…
– Как вы считаете, можно ли верить арабам?
– Как я считаю? А так: раз-два-три, раз-два-три.

© Александр Авербух

вот новая женщина у Николая -
красивая, умная и молодая
работает в банке, имеет машину
на фитнесе прыгает, бреет вагину
сосет, как не может сосать пылесос
с деньгами поможет всегда, не вопрос
не любит михайлово стасовых песен
и лепс абсолютно ей безынтересен
ее головные не мучают боли
ей важно все тоже, что важно для Коли
не смотрит совсем на других мужиков
готовит шикарно с бараниной плов
со временем вовсе не портится, кстати
упруга, свежа и активна в кровати
на ней вся квартира, уют весь и быт…

по-моему, все-таки, Коля пиздит…

Фёкла выключила компьютер, накинула куртку, вышла из квартиры и чуть не растянулась, споткнувшись об огромный пакет с мусором.
- Чёрт бы побрал этих соседей, – громко выругалась Фёкла. – Что за свиньи?
Дверь пятнадцатой квартиры приоткрылась, и в проёме показалось опухшее лицо соседки.

- Под ноги надо смотреть, кобыла, – язвительно произнесла та.
- Растворись, пропойца, – огрызнулась Фёкла, – пока я твой мешок тебе на голову не надела.
- Хамло! – выкрикнула соседка и немедленно захлопнула дверь.
- Старая дура! – ответила Фёкла, пнула ногой мусорный пакет, повернула ключ в замочной скважине и направилась к лифту.

Лифт благостно распахнул перед ней свои двери. Фёкла собралась, было, зайти внутрь, и тут же передумала: на полу кабины красовалась свежая собачья куча.

- Уроды, блин! – сплюнула Фёкла. – Пристрелить бы этого грёбаного ротвейлера вместе с его хозяином.
- Ты на кого там вякаешь, сявка? – незамедлительно раздался сверху голос хозяина собаки.
- На тебя, придурок, – крикнула Фёкла. – Научи своего идиотского пса гадить на улице.
Хозяин собаки перегнулся через перила и, бросив окурок в лестничный пролёт, поинтересовался:
- А с чего ты взяла, что это моя собака нагадила? Там есть её автограф?
- Больше некому, – ответила Фёкла. – В нашем доме два серуна: ты, да твой шелудивый недоумок.
- Да пошла ты на ***, – гаркнул хозяин собаки.
- Я б сходила, – сказала Фёкла, – да вы, наверное, и там уже кучу навалили. Выйдя на улицу, Фёкла подошла к своей машине и вздохнула. Спереди, вплотную к её «жигулёнку», была припаркована новенькая красная тойота, а сзади, так же плотно, его поджимал огромный чёрный джип.
- Ну что за наказание? – произнесла Фёкла, убирая в сумочку ключи и разворачиваясь в сторону автобусной остановки.
Далее…

Слов любви не говори -
О любви молчи;
Ведь невидим нежный бриз,
Тих, неизречим.

Я любовь мою в слова
Выплеснул до дна -
И, от страха чуть жива,
Прочь ушла она.

Путник как-то мимо брёл,
Лишь вздохнув в ночи,
Он с собой её увёл,
Тих, неизречим.


Never seek to tell thy love,
Love that never told can be;
For the gentle wind does move
Silently, invisibly.

I told my love, I told my love,
I told her all my heart;
Trembling, cold, in ghastly fears,
Ah, she did depart!

Soon as she was gone from me,
A traveler came by
Silently, invisibly:
He took her with a sigh.

© тайна любви

Шесть лет в деревне
Русские алкоголики на пути к нирване



Жозе Мальоа. Пьяницы

Мы с мужем забыли следить за временем и проворонили некруглую дату: в первой половине декабря исполнилось шесть лет, как мы продали квартиру во Владивостоке и переехали жить в деревню. Теперь-то здесь очень много городских. Как будто мы проторили дорожку, и город потёк за нами следом, — подтягивая в деревню и сугубо городской образ жизни, и городские представления о комфорте, и даже — единичными, малыми, пробными объектами — городскую инфраструктуру.
Горожане — другие. Деревенские соседи, глядя на городских новичков, улыбаются. У деревенских соседей три коровы, тридцать свиней, огород без единого сорняка, с утра на работу, вечером хозяйство, но улыбаются и ходят в чистом. Городские каждый день ездят работать в город до вечера и тоже ходят в чистом. Они покупают в деревне пустые участки, вывозят оттуда КамАЗы мусора, мгновенно разбивают сады, за одно лето выстраивают симпатичные двухэтажные домики на высоких фундаментах и начинают, невзирая на скепсис соседей (три коровы, тридцать свиней), пристраивать к работе местных алкоголиков. Но алкоголики работать не хотят, а загаженных проплешин всё равно очень много. На месте некоторых пустырей мы еще застали деревянные одно- и двухэтажные бараки пятидесятых годов постройки.

Бараки горят каждую зиму, в них паршивая старая проводка, рассчитанная по нормативам более чем полувековой давности. Она не выдерживает отопительных ноу-хау местных алкашей — народа совершенно особого типа, о котором горожане почти ничего не знают, но думают, что алкаш деревенский ничем не отличается от алкаша городского. Это не так. Деревенский алкаш способен пропить будущий уголь и будущие дрова задолго до начала холодов, но его самодостаточность остаётся с ним почти до самого конца. Поэтому, когда внезапно настаёт зима, деревенский алкаш не ищет заработков, а начинает греться с помощью лома. Двенадцать киловатт, предназначенные всему бараку, устремляются по хилым проводам в розетку, в которую включен лом; лом раскаляется докрасна, в хате жарища и прелесть. Семь бараков за шесть лет, отдельных хибар сколько-то. Правда, один из семи бараков сгорел не из-за лома, а из-за Нового года. Праздник — он же ко всем приходит, только к одной женщине не пришёл, она обиделась, заперла уснувших приятелей, подожгла берлогу и ушла. Семь человек погибли, а обгоревшая двухэтажка еще постояла какое-то время, глядя на прохожих страшными черными окнами, — пока год назад её окончательно не снесли и не разровняли площадку. Как будто так и было.

Мы тоже были городские, а все городские — другие. Но мы больше не пытаемся приобщить к работе алкашей. К тому же за последние три года умерли самые симпатичные. Из тех, с которыми мы успели познакомиться в самом начале нашей деревенской жизни.

Умер Борис, ловивший креветок собственными трусами: он заходил в неглубокие воды здешнего залива, снимал трусы, натягивал их на рогатину и грёб ею по илистому дну. Добычу складывал в ведро, которое таскал привязанным к шее. Когда ведро наполнялось, Борис споласкивал ил с трусов, надевал их и шел по дворам торговать. День ловил креветок, три дня пил стеклоомыватель и говорил про себя, что работает сутки через трое. Умер от печени, а перед окончанием биографии успел сделаться ярко-желтым. Ходил и хвастался: «Цыплёнка к морде приложил, так морда-то желтее в стописят раз». В первые два года мы тоже покупали у Бориса креветок, а потом он перестал их ловить: начал достигать просветления.

Умер громадный мужик по имени Павлик. Павлик был похож на гору, на вершине которой неподвижно сидела человеческая голова с толстыми розовыми губами до ушей. А вот шеи у Павлика не имелось, так что ловить креветок он бы еще смог, но складывать их ему было бы совершенно некуда, разве что к уду привязывать ведро, но кто ж так делает. До просветления Павлик подрабатывал деструктором: его иногда звали поломать что-нибудь монолитное — железное или каменное. Еще Павлик переносил людям тяжести за малую денежку или, еще лучше, за бутылочку стеклоочистительной жидкости. Умер так: была драка, Павлика ударили по голове топором, он не заметил, еще чуть-чуть подрался, а потом пошёл домой, на полпути упал — и всё.

[

ПИДОРАСЫ — ОНИ НЕ СНАРУЖИ, А ВНУТРИ СЕРЁГИ.

]

Умер наш приятель Саня, доставшийся нам вместе с домом. Истопник, перешедший по наследству от прежних домовладельцев, он и у нас поначалу кочегарил — приходил в семь утра, вынимал золу из древнего, первого поколения, твёрдотопливного бойлера, набивал его пустое нутро газетами, углём и дровами, зажигал всё это дело и отправлялся восвояси до обеда, затем приходил опять и ещё раз — вечером. Истопничал он, когда была хорошая погода, а в сильные морозы топить бойлер не приходил, потому что холодно. Потом мы поменяли древний котёл на новенький, нашпигованный электроникой, работавший от керосина и электричества, но Саня ещё долго считал себя нашим благодетелем, выполняя у нас разные работы, в том числе совершенно идиотские, не нужные нам, но нами оплачиваемые: без работы Саня болтался по деревне не пришей кобыле хвост, и нам его было жалко. Раньше он был шахтёром, но шахты закрыли, и пить стало можно не только по пятницам, а когда хочется. Сане, например, хотелось пить шесть раз в год по три недели подряд — неделя на разгон, неделя в плоском штопоре, неделя на чудесное воскрешение. «Три недели, — говорил Саня, — а больше мне и не надо».

Борис и Павлик были его друганами, которых он раза два или три приводил к нам на мелкие заработки.
Саня работал у нас, покуда не спился окончательно. Он жил через две улицы. В периоды запоев присылал гонцов с записками. Одна, бесконечно поэтичная, долго у меня хранилась, а потом исчезла куда-то: «Лора я болен я прикован к постеле дай сто рублей». Эту записку мне принёс Павлик, Фудзияме подобный. С Павликом я передала Сане куриных окорочков, бидон борща, каких-то картошек и хлеб. До адресата дошли курьи ноги и картошка, Павлик не стал есть сырое, только два литра борща умял с хлебом по дороге. А Саня, как только «отковался от постеле», пришел ко мне выяснять, что находилось в бидоне, который Павлик не выбросил, а вымыл снегом начисто и передал больному приятелю со словами: «На тебе вота». «Борщ? — расстроился Саня, — ну спасибо тебе, Павлик».

Алкашом Саня был абсолютно беззлобным и к жизни нетребовательным. Немножко хотел жить в тёплых краях, но не очень верил в их существование. «Вон, в Африке тоже снег зимой, — говорил Саня, — я в одной книжке читал, что даже негры вымерзли». За год-полтора до смерти трёхнедельные его запои слились в один бесконечный. Однажды мы подобрали его в снегах и довезли до дома. Мы были почти уверены, что когда-нибудь зимой он погибнет, просто замёрзнет в овраге, но Саня умер в сентябре, в разгар нашего местного лета. Слёг, а через два дня душа его отлучилась — возможно, на разведку, искать тёплые края на ближайшую зиму, — да так и не вернулась в организм. Наверное, нашла Африку, в которой не бывает снега. Сане к тому моменту исполнилось 47, но выглядел он на тяжёлые семьдесят.

Но ещё жив последний Санин приятель. Это наш сосед через пустырь, Серёга, бывший рыбак. Когда мы переехали в деревню, Серёга только что вернулся из рейса и с тех пор больше нигде не работал. Сейчас он передвигается с палочкой, он немощен, он стар, ему около пятидесяти. Зимой он топит печку забором, весной сажает лук в грядку метр на метр, и, главное, постоянно ссорится с пидорасами. Окраина деревни, хорошая слышимость: «Пидорааааааасы!! — орёт Серёга, — идитенаааааааахуууууууй!» Сначала мы были уверены, что Серёга таким образом гоняет с огорода диких котов, которые пришли вытаптывать будущий лук. Но орёт Серёга не только весной и летом, а вообще всегда. Однажды мы увидели его, идущего вдоль совершенно пустынной улицы, — Серёга шел и эпизодически горланил всё тот же текст. Тогда-то мы и поняли, что пидорасы — они не снаружи, а внутри Серёги, такая часть внутреннего Серёгиного мира, с которой — единственной — он не в ладу: всё хорошо, только вот пидорасы одолевают, что ты будешь с ними делать.

Непостижимым образом жива и Валька, бывшая Санина соседка. Саня называл Вальку королевой кладбища — за то, что Валька как никто другой ориентировалась в беспорядочном кладбищенском лабиринте крестов и пирамидок. И за то ещё, что всегда знала, на которой из могил можно найти свежую закусь — конфету, печенюшку или даже вареное яйцо. Валька была в курсе всех поминальных дат. Она отслеживала похоронные события деревни, как океанические чайки на заповедных островах отслеживают гибель тюленьего приплода.
Валька старше Сани лет на пятнадцать. Саня умер два года назад, а у Вальки, которая за шесть лет высохла в мумию и стала абсолютно коричневой, — вдруг молодой бойфренд: осевший в деревне трудовой мигрант из Узбекистана, худенький малорослый ханурик, почти не говорящий по-русски. Валька зимой и летом выпендривается в норковой шапке, а ханурик зимой и летом носит за Валькой её шубу в руках: у Вальки есть шуба. Но ходит она, в основном, в стеганной безрукавке.

[

ВАЛЬКУ С УЗБЕКОМ СОСЕД БИТЬ НЕ СТАЛ, ЗДЕСЬ ЭТО КАК-ТО НЕПОПУЛЯРНО.

]

Со временем, конечно, до нас дошло, в чем заключается ценность жидкости для омывания автомобильных стёкол. Конечно, она дешевле, чем даже самый дешёвый лосьон, она удобно расфасована в пластиковую тару — не разобьётся, если случайно выронишь; но это не главные её достоинства. Дело в том, что стеклоомыватель просветляет особым образом. У его адептов прозрачные глаза и полная ясность в голове, они живут в согласии с универсумом, который всегда с ними и который дружелюбен к ним даже тогда, когда топором по башке. Единственное, утаскивает в могилу в сжатые сроки. В деревне это знают все, хотя всем известны и исключения (та же Валька, к примеру), — но исключений очень мало.

Года четыре назад мы с мужем, покупая какую-то снедь в местном магазине, вспомнили, что в бачке омывателя пусто. Боже, какую гамму чувств вызвали мы у продавщицы. От изумления и скорби до желания образумить бедняг, по глупости ступивших на скользкую дорожку. «А вам-то, вам-то зачем?! — воскликнула она, — да возьмите вы водки, а это не берите, вам это нельзя». Мы были тронуты, но немного оскорблены: остальным жидкость продавали без разговоров.

Недавно Валька и ханурик пришли к нам на околицу воровать железную крышку с колонки, и мы с соседями их прогнали. Ушли они безропотно: нельзя так нельзя; но через сто метров спёрли тележку у ещё одного соседа, тот вывозил снег со двора в овраг, отвлёкся в уборную, оставил тележку возле калитки, вышел — глядь, имущество делает ноги. Тележку сосед отнял, Вальку с узбеком бить не стал, здесь это как-то непопулярно, но они бы, скорей всего, даже не заметили, что их бьют. Это высшая, недосягаемая степень просветлённости. За шесть лет, прожитых в деревне, я научилась её видеть и уважать.

Мне-то не достичь подобного единения с космосом никогда. Да и вам тоже, чего уж. Нам всем до неё пилить и пилить, всё равно что пешком по Транссибу, от Владивостока до станции Москва и обратно, да в пургу, да в драных валенках на босу ногу, да ещё и кофе с утра не пивши. Но и я, и вы (и все мы вообще) сделаем all our best, чтобы и кофе с утра, и чтобы валенки не на босу ногу, и чтобы не пешком; и вообще, на кой хрен нам эта прогулка, когда призовые баллы и можно слетать в Аргентину, мы там не были. Какое уж тут просветление. А им — и Вальке, и Серёге, и не заметившему собственной смерти Павлику, и утонувшему в тазу Олегу, и ещё куче народу — абсолютно наплевать и на Аргентину, и на Транссиб, и на прочее бессмысленное говно. Им вообще наплевать на жизнь, потому что жизнь для них — оно как бы не главное. Заминка в пути, затянувшийся момент ожидания, немножко досадное попадалово. Период между внетелесностью и внетелесностью.

Вижу в окно: хромает по безлюдной нашей улице Серёга, пьяный, в сланцах на босу — да! — ногу, в футболке с короткими рукавами, штаны драные, в дыру видно сиреневое колено. Хрусь-хрусь по снежку. Я знаю, куда он идёт: к почтовым ящикам, недлинная батарея которых прибита к маньчжурскому ореху напротив моего дома. Серёга ходит к ореху почти каждый день на протяжении шести лет как минимум. Такой у него странный рудимент, никак не отсохнет. Неровно, но быстро ковыляет Серёга, почти бежит, подгоняемый внутренними пидорасами, и сколько там ему осталось бежать до окончательной разлуки с туловом — никто не знает. Респект тебе, сиреневое колено, ты часть бодхисатвы, сделавшего свой выбор, умеющего босиком по снегу, вольного, свободного от мира, войны и другого мира, равнодушного к причинно-следственным связям, к президентам всех стран оптом и в розницу, к примату бытия над сознанием, к уровню жизни и внешнему валовому продукту, но — пока ещё — зависимого от ежедневных визитов к дереву с железными коробками на стволе. Хрусь-хрусь, не глядя по сторонам, не глядя в небо, не глядя вообще никуда, идёт он, упирается в орех и отпирает коробку. А потом запирает, разворачивается и идёт обратно, и несёт в себе громадное, переполненное сверхсодержанием, бесконечно важное на сегодняшний день и громкое на всю улицу знание об утробе почтового ящика: «ни-ху-я».

© Лора Белоиван, "Русская жизнь"

Каждый Новый год, ровно в полночь, тётин доберман прячется под ванну. Он дальтоник и не любит фейерверков. Вообще, нелюдимый человек.

Однажды ночью страшные удары сотрясли тётину дверь. По тому как забегала тётя, и как мрачно часы пробили полночь, доберман понял, вряд ли это добрые феи пришли. «Представим, что Новый год» - подумал он и влез под ванну.
Тётя звонит полицейским. Ей отвечают «экипаж будет». В наших Азиях это значит «мы впишем вас в протокол как холодное поперёк прихожей тело с недовольным лицом». Прятаться некуда. Под единственной ванной доберман. Поговорить с гостями, а лучше укусить их собачка отказывается. В ней проснулись мизантроп и пацифист.

Этажом выше функционировал бордель. Анонимы ехали к продажным женщинам, но лифт их выплюнул тут. Будучи оптимистами, мужчины опознали в запертой двери женское кокетство. Они принялись стучать, кричали лозунги. Косяк треснул. Гости вошли и удивились, насколько непрезентабельная тётя встречает их шваброй. Они смеялись, просили прощения, оплатили косяк и ушли куда-то в ночь, срывать цветы порока. И только тогда доберман выполз. Он жалел лишь, что достался тёте, не способной защитить друга. Назавтра я тряс его за уши, спрашивал не стыдно ли жрать сухой корм.

- «Оставь ребёнка!» - сказала тётя строго. - «Что ты хочешь, у него родители – латыши!»
Это правда, прибалты не общительны. Видел, как одна семья гуляла юбилей. Гости расселись, ресторан, все в праздничных костюмах землистых оттенков. Тут официант спотыкается и выливает графин компота на их папу. Вся спина и лысина в вишнях, хоть облизывай. Русский праздник тут бы и начался. Макание в салат, драка стульями, мало ли конкурсов можно устроить в честь юбиляра. А эти молча встали и вышли. Даже не плюнули в кассира. Не знаю, где местные писатели берут сюжеты с таким народным темпераментом.



Я не доберман и не дальтоник, но интроверсия зимой честнее. Уже с сентября за окном болото, с октября ночное болото, потом ноябрь, фонетически похожий на «Мордор». Чего радоваться-то? И в центре этого холодного, грязного ада вдруг сыплются вопросы, как будем отмечать. Семь раз в день. Я считаю, диван-салат-телевизор достаточны, а гости избыточны. И семь раз в день мне говорят что я сухарь и весь год теперь насмарку.

Желая прослыть весельчаком, я сломал два бильярдных кия и взорвал ракету в центре группы латышей. У нас дом на берегу, люди пришли отметить. Стоят, смотрят на чёрную реку. Праздник всё-таки, почему бы не помолчать торжественно. Вдруг трах-бах-искры, русские пришли. Реакция взорванных была обычной. (см. историю с компотом.) Латыши тихо улыбнулись, сочувствуя моей славянской криворукости. А за час до этого за мной же гналась русско-советская дворничиха с лопатой, хоть я в неё тогда и не попал.
Осень – это первые два акта Нового года. Экспозиция и перипетии. Человек набирается отчаяния, чтоб искренне потом обожраться, разрушить бильярд, потратить годовой бюджет Зимбабве, убить печень и взорвать ракетой национальное большинство.

И вот, восьмое января, финал. Сижу как крыса с электродом в голове, слушаю Севару. Первые два куплета журчит неспеша. И вдруг, на отметке 3.12 выстреливает третий акт. Чума, война и разорение! И тут же, в 3.37 точка невозврата. Там я уже плачу, целую песню в монитор и хочу в Узбекистан. Третий день так.



© Слава Сэ.

Может быть, мне страну поменять?
Кстати, Путин совсем ни при чём
И соседи с еблом кирпичом…
Просто мне очень холодно, блядь!
Ведь живут же татары в Крыму,
Бляди ходят по Ницце гулять…
Мне не похуй мороз! Не пойму:
Ну за что мне так холодно, блядь!
На окошке рисует мороз,
Минус тридцать, похоже, опять…
Мёрзнут уши и яйца и нос…
Почему же так холодно, блядь!
Я зубами как цуцык стучу,
Скоро челюсть придётся вставлять,
Я ебаться давно не хочу
Потому, что мне холодно, блядь!
Кто-то скажет: оденься теплей,
Надо окна зимой утеплять,
И вообще, брат, гляди веселей!
Неужели так холодно, блядь?
Я кальсоны надел, не вопрос,
Поролон прилепил на окне,
Отрастил на ебале волос
Потому, что, блядь, холодно мне!
Я решил: надо денег занять,
Я билет на Экватор куплю!
Нет, я родину, в общем, люблю,
Просто мне очень холодно, блядь!

© орлуша

по утрам, после пятницы, снится не зря,
что ежи помирают, высыхают моря,
что малянов бежит лишь за пивом в киоск,
что барковский (судья) вынес истицам моцк,
что фаллический символ нашли в колбасе,
что столицу любить перестали вдруг все…
что дороги в полях, как судьба на ладони…
что два шага всего от любви до агонии…
© А

антибуки — это фальшивые обложки со смешными надписями, которые надеваются на любимую книгу и превращают ежеутреннее чтение в метро в провокацию и розыгрыш…
Далее…

итак, мы сидим за праздничным столом… во главе - три наших грации, три фурии, три богини… гордые и спесивые, они парят на олимпе, победоносно озирая своих подданных… три фурии… они по праву восседают во главе стола в обнимку, по праву презирают всех вокруг… в том числе и друг друга… скоро они надерутся и будут лить пьяные слёзы и клясться друг другу в извечной любви, чтобы назавтра с похмелья передраться вусмерть и поносить друг друга вплоть до очередного всенародного юбилея и застолья

вот он, новый класс - гегемон, основная ударная сила нашего коллектива… это они формируют наше общественное мнение: судят, карают, бичуют, клеймят позором и выводят на чистую воду… с ними считаются и низы и руководство… только попробуй не посчитаться: такую свару заварят - ввек не расхлебаешь… для них нет запрещённых приёмов, нет запретных тем и низких средств - для их целей любые средства хороши… не дай бог попасться им на язычок или наступить на любимую мозоль - скушают за милую душу и косточки обглодают… Господи, сколько крови они тут всем перепортили!

разглядывать наших богинь порознь, по очереди, как-то бессмысленно и нерационально, слишком органически они были связаны между собой… они представляли как бы белковое соединение, состоящее из разных элементов, головокружительным путём подсоединённых друг к другу… сами по себе они примитивны, как молекулы, но в симбиозе получалось нечто чудовищное - этакая зловонная гремучая смесь, вроде ядовитого газа, с которым надо обращаться крайне осторожно…

© ИП

пс: ну вот откуда она знала? :)

Есть пятьсот вариантов этой байки. Начинаются одинаково: труба забилась, в квартире неприятный фонтан. Хозяин мечется, готов любить сантехника и даже жить с ним в шалаше. В других пересказах готов бежать за сантехником на край земли с шалашом в руках.
Потом приходит водопроводчик, снимает нимб и крылья в прихожей. Смотрит на проблему с укоризной. Говорит, что ж вы как дети малые! Он ловко орудует тросом и – чудо, вытаскивает из трубы носок!

Чей же это? – интересуется хозяин, почёсывая молодые рога. Пылкое воображение подсказывает, что его люстра, рояль и жена – всё теперь изгажено сексом. В некоторых изложениях хозяин хватает топор, символизирующий его грусть.

Потом приходит сосед. Он только что читал роман Агутагавы Рюноскэ "Табак и дьявол". Закрыл книжку, встал с горшка. Вдруг из унитаза выкрутился трос. Мелко дрожа, тварь дотянулась до сушилки, намотала на голову носок, помедлила мгновение и скрылась. Страшно подумать, как изменилась бы жизнь соседа, не захлопни он вовремя книгу. Дело даже не в носке, а в том доверии, которое человек испытывал к родному унитазу и теперь утратил навсегда.

Всякий раз, дочитав до этого места, я мечусь, причитаю, – зачем не я придумал эту великолепную чушь. Мне нипочём такое не сочинить. А надо. Срочно, десять баек о русских народных чудесах. Что-то несуразное, вроде дорожной разметки, нанесённой поверх раздавленной кошки.

Дорогие сто читателей, которые до сих пор с нами, вдруг вы чего знаете, пришлите, а? С победителями готов жить в шалаше. Ещё лучше, перепощу тут, с указанием ваших прекрасных никнеймов. Отдельные творения будут экранизированы очень, очень крутой кинокомпанией. Сможете хвастать прямо в кинозале, что киношники у вас лично спёрли эту неземную историю. Пока подумайте, а я пойду шалаш приготовлю.

© Слава Сэ

Мой верный друг

Размер его весьма обманчив -
Когда лежит и просто спит:
Он хоть и мал, весьма заманчив,
Имея славный внешний вид.

Но стоит пальцами коснуться,
Как он спешит скорей проснуться,
И вы почувствуете вмиг-
Как он могуч и как велик.
Он - раб безудержных фантазий,
Вы с ним забудетесь в экстазе,
Лишь поищите вдохновенье,
И он подарит наслажденье.
Когда он рядом, под рукой,
Не нужен вам ничей другой.
А он привычно ждет касаний -
С ним очень трудно без стараний.
Он подает вам знак условный,
Что через миг готов стараться.
Касаясь пальцами любовно,
С ним можно вечно развлекаться.
И на движенье ваших рук
Он реагирует так бурно…
Он как живой, желанный друг
И без него уже вам дурно.
Но иногда бывают дни,
Когда он виснет: так внезапно,
Увы! Рецептов нет одних -
Лечить придется поэтапно.
Три пальца тут не помогают,
И языком не совладать,
Другие злятся и ругают
(Я слышал столько раз: про мать)
Но он беспомощно доверчив,
Он так надеется на вас!
И вам уже сердится нечем,
И так бывало сколько раз:
Он вам откроет новый мир
Земных и неземных желаний
Он словно Бог, он ваш кумир,
Источник счастья и страданий.
Ему я посвятить бы мог
Еще немало добрых строк,
Люблю тебя, мой верный друг -
Мой старый, добрый ноутбук!
© :)

Миллионер Борис для ремонта дачи купил село молдаван. В строительстве бессарабы могут всё, кроме арифметики. Число и высоту ступеней они исчислили, гадая на куриных останках. Теперь Борисова лестница вызывает сложные чувства. Идущему по ней кажется, будто он хромой конь. Борис проверял, все ступени разные. В гости приезжают другие миллионеры, говорят, как забавно тут ходить! А некоторые падают и матерятся.

Ещё молдаване построили весёлую канализацию. Всасывает отходы, потом материализует в неожиданных местах. Предсказать фонтан невозможно, девайс презирает ритм. А ритм, по Бродскому – основа гармонии.

Борис любит природу вопреки гармонии. Он дачник 78-го уровня. Мастер спорта по томатам и грибам. Однажды вёз картошку в автобусе, как настоящий демократ. От автобуса до дачи километр. И довольно скоро Борис разочаровался в демократии. Но всё равно заглянул в лес, проверил грибы. Сразу у входа нашёл груздь, что было ошибкой. Через восемь часов явился, в пауках и улитках, картошку и грузди нёс в подоле. Упал на кровать, лицо зелёное, говорит «нет сил чего-то». И добавил тихо: «какой же здесь рай, всё-таки».

Мой рай точно в другой стороне вселенной. Мама применяла огород, как дрессировщики электрошокер. Взмахи тяпкой, верила она, привьют ребёнку любовь к тыквенной каше. Так, в детстве ещё угасло для меня очарование прополки, сбора навоза, картофелекопания и сна в мороз с раскрытыми окнами. И тыкву я не жру принципиально.

Однажды, уже взрослого, меня заперли в деревне. То были трудные семь часов. Помню курицу с грибами, общительных насекомых и растение «бешеный огурец» на заборе. Что в нём бешеного мне не сказали.
Помню зовущий хохот крестьянки Оли с вершины сеновала. Сама ли Оля туда запрыгнула или на торнадо, и как использовать для её спасения вилы - я не понимал. И если Оля правда «нормальная баба», то что такого вытворяет бешеный огурец.

Ещё, мужики клялись что вся вода в коричневой реке дистиллированная, микробов нет совсем. Их друг Толик купался, всё в порядке. Никто с тех пор его не видел, но при чём здесь холера. А может инфаркт, всегда нужно верить в лучшее.

Выслушав мои рыдания, миллионер Даша пригласила в Юрмалу. У неё там огромная квартира без ремонта, пустая и гулкая. Удобства я прикрутил, втащил матрасы, стол, газовый баллон и холодильник. Живём теперь как богачи. Пьём чай, играем в домино, мафию и разные интеллигентные игры. Иногда кто-нибудь встаёт и уходит, например, писать. Оставшиеся поют из солидарности. В квартире, где эхо длится пять минут, а дверей в сортире нет, семья быстро сплачивается и растёт музыкально. Грузинское многоголосие, думаю, родилось в схожих обстоятельствах.
О нашем счастьи прознали друзья. И стали навещать довольно густо. Им плевать что нет дверей. Дуют себе чай, поют на голоса. Потом учат Лялю таблице умножения, хоть Ляля и не метит в строители лестниц.

Дочь Мария раньше любила гостей. Не настолько чтоб посуду мыть, но всё-таки. А теперь говорит:
- Давайте, купим хутор на окраине страны. Разведём корову, чисто для творога. Больше одной коровы нам не развести, мы довольно ленивые. Но, если хутор будет хорошо труднодоступен, корове придётся сотрудничать с нами. Она будет сама посещать пастбище и водопой. А по субботам в лес, знакомиться с лосями и косулями. Лоси спортивные, косули изящные, у всякой женщины должен быть выбор. Лишь бы домой не водила. А зимой пусть ягель копает. Такие вот у нас с коровой планы.
От хуторской тишины я взвою, конечно. Испишу тонну бумаги, куплю хутор слева для гостей, справа для тренировки молдаван. Один из них сейчас осваивает ударную дрель прямо за стеной. Отчего в голове моей ни ритма, ни гармонии.

Всех с осенью! Привет!

© Слава Сэ.

В жизни — так мало приятных вещей:
Миска горячих наваристых щей,
Писать с балкона на разных людей,
Выебать пару красивых блядей,
Всё же — проснуться в похмелии жутком,
Шубы собольи дарить проституткам,
Пиздить в столовой кефир и котлеты,
В Крым добираться втроём без билетов,
Робко глядеть на красоток журнальных,
Секс вагинальный, а также анальный,
По голубям пиздануть из рогатки,
Маршировать с автоматом и в скатке,
К другу ввалиться в четыре утра,
Палкой картошку катить из костра,
Бегать по лесу с трёхцветным фонариком,
Лопать девчонкам по праздникам шарики,
В долг у дружка взять три тыщи надолго,
Вдруг без причины уехать на Волгу,
Пить самогонку, спешить на свидание,
Списывать перед английским задание,
Мордой в салате встречать Новый Год,
В баню ходить "для богатых господ",
Долго купаться в пруду на баллоне,
Спать в таиландском массажном салоне,
Физику в мае опять прогулять,
В лёт по фламинго дуплетом стрелять,
Вспомнить разлуку с улыбкою странной,
Фильм посмотреть про любовь иностранный,
Влезть выше всех на кривую сосну,
Сдуру влюбиться в чужую жену,
Марки колоний в альбом собирать,
Ночью в учительской тайно насрать,
В Брисбене слопать яишню с беконом,
Штамп получить о разводе законном,
Снизу девчонкам смотреть на трусы,
Жарить с горошком кусок колбасы,
Песни в подъезде орать под гитару,
Слушать Deep Purple, Битлов и "Шизгару",
Жить на Гоа, но болеть за "Зенит",
Видеть, что хуй твой как дикий стоит,
Чтоб в день рожденья купили "конструктор",
Чтоб парашют не запутал инструктор,
Сделать из трубки стреляющий пестик,
Вдуть среди свадьбы случайной невесте,
Прыгнуть на зонтике в речку с моста,
Встретить в Париже живого Хвоста,
Кружку налить в пивняке-автомате,
Вскрыть штык-ножом банку кильки в томате,
Выскочить пьяным в слезах на мороз,
Вновь появиться с охапкою роз,
Порно смотреть и ебаться жестоко,
Выпить с ребятами из "Кровостока",
Спать с незнакомкой под вздохи Том-Уэйтса,
Опохмелиться на всё, что имеется,
Вылечить триппер и шляться по Ницце,
В сером халате съебать из больницы,
Ночью шампанское пить в Коктебеле,
Петь под пластинку Вано Мурадели,
Смыться с компанией из ресторана,
Сдёрнуть за сутки четыре стоп-крана,
Спрыгнуть в цветы на степном полустанке,
Джинсы купить у седой итальянки,
Ехать куда-то пять дней автостопом,
Выть под Майлс Дэвиса злые синкопы,
"Хуй" на машине гвоздём написать,
Двух каратистов на танцах не ссать,
Водку закусывать спинкой от тюльки,
В дождь, в три утра дозвониться до Юльки,
Дёрнуть из речки крючок с карасём,

Вот, к сожалению, в общем, и всё,
Что привлекает по жизни меня,
Всё остальное — поверьте — хуйня,
Жизнь состоит из прыщей и клещей,
В жизни так мало хороших вещей!

©пиЖЖено у ОРЛУШИ :)

как же я солидарен с автором… так скучно жить :)